Стихотворение «Тайны ремесла», поэт Ахматова Анна. Цикл Анны Ахматовой «Тайны ремесла Цикл Анны Ахматовой «Тайны ремесла»

Анна Ахматова

Антология русской поэзии ТАЙНЫ РЕМЕСЛА

1. Творчество

Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,
Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шепотов и звонов
Встает один, все победивший звук.
Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой лихо...
Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки,-
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь...

Цикл Анны Ахматовой "Тайны ремесла" впервые опубликован в ее последней прижизненной книге стихов "Бег времени", вышедшей в октябре 1965 г. Этот сборник Анна Андреевна начала готовить в сентябре 1960 г., на основе так и не опубликованной седьмой книги ее стихов "Нечет", сданной в издательство еще в 1946 г. и возвращенной автору в 1952 г. Принцип хронологии, лишь приблизительно соблюдавшийся Ахматовой в предыдущих книгах, в "Беге времени" принципиально нарушен. Отчасти это объясняется тем, что в 60-е гг. Ахматова решилась записать часть стихотворений 30-х гг., до той поры хранившихся только в памяти поэта и близких ей людей. Однако надежды Ахматовой на ослабление цензуры не оправдались, и в результате под названием "Бег времени" фактически вышла не седьмая книга поэта, а сильно искаженный подцензурный сборник, куда вошли стихотворения из всех ранее выходивших книг. Кроме "Тайн ремесла" в книгу "Бег времени" входят циклы: "Вереница четверостиший", "Из заветной тетради", "Венок мертвым", "Из стихотворений 30-х годов", "Черепки", "Северные элегии", "Песенки", "Шиповник цветет", "Античная страничка".
Цикл "Тайны ремесла" был составлен из стихотворений, написанных в разное время, которые не были с самого начала задуманы как цикл. Перед нами - цикл a posteriori: все стихотворения были опубликованы ранее вне состава цикла.
На первый взгляд, здесь творческое начало мало проявляется, особенно если учесть, что циклические контексты могут быть созданы без ведома и без участия автора (читательские или редакторские циклы). Действительно, новых текстов в процессе циклизации не создается. Отсюда часто встречающиеся у поэтов XIX в. извинительные интонации при обращении к редакторам и другим читателям. Оговорки и оправдания, которыми писатели объясняют свое намерение соединить старые вещи в новом контексте, свидетельствуют о новизне этой литературной формы в русской лирике прошлого столетия. В современной литературе, когда циклические формы обрели прочный статус, вопрос о новизне и продуктивности объединения произведений в циклическом контексте уже не ставится. Новый контекст, безусловно, можно и нужно рассматривать как новый текст.
Два слова в названии цикла Ахматовой уже успели стать именем нарицательным, указывающим на таинства любого искусства. Это словосочетание - тайны ремесла - стало настолько привычным, что мы мало задумываемся над заключенным в нем оксюмороном. Ведь в ремесле не должно быть ничего тайного, это набор понятных и доступных каждому навыков и умений. Снижающая автохарактеристика (ремесло, а не искусство) поэтического творчества в названии этого цикла носит принципиальный характер. Здесь образ творчества воссоздается как нечто подвластное общепринятым меркам поэтичности.
Цикл "Тайны ремесла" начинается in medias res, с самой сути, с прихода вдохновения:
"Бывает так: какая-то истома, / В ушах не умолкает бой часов..."

Однако нельзя забывать, что цикл составлен Ахматовой в зените окончательной славы, когда все было пережито и расставлено на свои места. Говоря о литературном ремесле, вполне естественно для нее было поставить на место многочисленных поэтесс, хлынувших в литературу после Ахматовой6. Это единственное стихотворение, в заглавие которого вынесено жанровое определение, и автор четко следует канону жанра. Стоящие в самом начале риторические вопросы задают торжественный тон, переходящий в афоризм "Я научила женщин говорить", тон которого немедленно снижается ироническим пуантом - "...как их замолчать заставить!".

Poetry

Stanza della Segnatura: ceiling frescoes

by RAFFAELLO

1. Творчество
Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,
Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шепотов и звонов
Встает один, все победивший звук.
Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой лихо...
Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки, -
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.

Poetry

Lawrence Alma-Tadema

2

Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и на мученье мне.

Поэзия.

Маковский Константин Егорович

3. Муза
Как и жить мне с этой обузой,
А еще называют Музой,
Говорят: "Ты с ней на лугу…"
Говорят: "Божественный лепет…"
Жестче, чем лихорадка, оттреплет,
И опять весь год ни гу-гу.

Эрато, муза любовной поэзии. Картина Эдварда Пойнтера

4. Поэт
Подумаешь, тоже работа, -
Беспечное это житье:
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за свое.

И чье-то веселое скерцо
В какие-то строки вложив,
Поклясться, что бедное сердце
Так стонет средь блещущих нив.

А после подслушать у леса,
У сосен, молчальниц на вид,
Пока дымовая завеса
Тумана повсюду стоит.

Налево беру и направо,
И даже, без чувства вины,
Немного у жизни лукавой,
И все - у ночной тишины.

Каллиопа — муза эпической поэзии.

5. Читатель
Не должен быть очень несчастным
И, главное, скрытным. О нет! -
Чтоб быть современнику ясным,
Весь настежь распахнут поэт.

И рампа торчит под ногами,
Все мертвенно, пусто, светло,
Лайм-лайта холодное пламя
Его заклеймило чело.

А каждый читатель как тайна,
Как в землю закопанный клад,
Пусть самый последний, случайный,
Всю жизнь промолчавший подряд.

Там все, что природа запрячет,
Когда ей угодно, от нас.
Там кто-то беспомощно плачет
В какой-то назначенный час.

И сколько там сумрака ночи,
И тени, и сколько прохлад,
Там те незнакомые очи
До света со мной говорят,

За что-то меня упрекают
И в чем-то согласны со мной…
Так исповедь льется немая,
Беседы блаженнейший зной.

Наш век на земле быстротечен
И тесен назначенный круг,
А он неизменен и вечен -
Поэта неведомый друг.

Окно в сад
Daniel Garber

6. Последнее стихотворение
Одно, словно кем-то встревоженный гром,
С дыханием жизни врывается в дом,
Смеется, у горла трепещет,
И кружится, и рукоплещет.

Другое, в полночной родясь в тишине,
Не знаю откуда крадется ко мне,
Из зеркала смотрит пустого
И что-то бормочет сурово.

А есть и такие: средь белого дня,
Как будто почти что не видя меня,
Струятся по белой бумаге,
Как чистый источник в овраге.

А вот еще: тайное бродит вокруг -
Не звук и не цвет, не цвет и не звук. -
Гранится, меняется, вьется,
А в руки живым не дается.

Но это!.. По капельке выпило кровь,
Как в юности злая девчонка - любовь,
И, мне не сказавши ни слова,
Безмолвием сделалось снова.

И я не знавала жесточе беды.
Ушло, и его протянулись следы
К какому-то крайнему краю,
А я без него… умираю. Или пробивается сквозь дым.
У меня не выяснены счеты
С пламенем, и ветром, и водой…
Оттого-то мне мои дремоты
Вдруг такие распахнут ворота
И ведут за утренней звездой.

*****

Наше священное ремесло
Существует тысячи лет...
С ним и без света миру светло.
Но еще ни один не сказал поэт,
Что мудрости нет, и старости нет,
А может, и смерти нет.

Г.В. Крюкова

И печальная Муза моя,
Как слепую, водила меня...
Анна Ахматова, 1914 г.

«Геометрически точное», по определению К. Чуковского, мышление А. Ахматовой сочеталось в ней не только с интуицией, но и с редкостным даром создавать в стихах и вокруг стихов атмосферу тайны. При том, что многочисленные признания Анны Андреевны о «соре, из которого растут стихи, не ведая стыда» о «рифм сигнальных звоночках» и тому подобное, казалось бы, призваны были развеять самую искусную завуалированность. Из этого сочетания предельной четкости и осмысленности процесса стихотворчества - ремесла и его загадочности, необъяснимости - тайны возник один из самых значительных циклов ахматовской поэзии: «Тайны ремесла». Именно из этих двум компонентов частично состоит концепция творчества А. Ахматовой, причем легко прослеживаются и истоки, питающие эти тенденции. Ремесло, которое и «подключило» А. Ахматову к глубинной литературной традиции, к многогранному диалогу культур, вырастало из концепции цеха поэтов, требовавшей от стихотворца основательности профессионализма. Акцент на профессиональной поэтической технике, а также пристрастие к предельной простоте слова способствовали формированию чисто ахматовского мастерства - знаменитой «скупости слов», «короткости дыхания» - той, по определению Б. Эйхенбаума, «малой форме», которая наполнена «интенсивностью выражения». Поэтому и о собственном творчестве А. Ахматова говорит предельно четко и просто: «Муза», «Творчество», «Мне ни к чему одические рати», «Поэт», «Про стихи», «Последнее стихотворение».

Принадлежность к общему ремеслу роднила А. Ахматову с той плеядой великих, которые включались в единый диалог культур, не ведающий ни временных, ни географических, ни языковых границ. «Ее силы поддерживали... литература и образы прошлого: пушкинский Санкт-Петербург, байроновский, пушкинский, моцартовский Дон Жуан и великая панорама итальянского Ренессанса. Многочисленные образы и голоса поэтов в стихотворениях, среди них - Данте, Пушкин, а также Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Блок, Анненский, Белый, Кузмин, Шелли, Готье, Нерваль, Мериме, Уальд... они незримо присутствовали в ее жизни как животворное начало, они ее двойники, антиподы, она вела с ними беседу и полемику: для нее они были не менее реальны, чем материальная действительность... « (И. Берлин).

Именно в этой способности - особенности А. Ахматовой и берет свое начало «тайна» ее поэзии. При всей строгой аналитичности ума А. Ахматова не представляла себе подлинной поэзии без некой тайны, ее отсутствие считала серьезным недостатком стихов (так, например, определяла как недостаток абсолютную договоренность стихов Марины Цветаевой).

Сам контекст ахматовских стихов о творчестве насыщен - при всей скупости на прилагательные - словами с корнем «тайна»: «силу тайную тайно лила» («Вот она, плодоносная осень»), «тайный хор» («Меня, как реку»), «таинственная плесень «(«Мне ни к чему»), «таинственный песенный дар» («Молитва»), «тайный круг» («Творчество»).

И дело не только в этой высокой таинственной концентрированности ахматовских формул. Они давно и неоднократно отмечались практически всеми исследователями.

А. Урбан: «Простота Анны Ахматовой обманчива. Её поэзия, казалось бы, столь простая, понятная и очевидная, с самого начала притягивала взоры какой-то глубиной, не сразу дающимся смыслом».

Игнат Ивановский: «Я невольно, боковым зрением наблюдал, с каким убеждением и тончайшим искусством творила Ахматова собственную легенду, как бы окружала себя сильным магнитным полем. В колдовском котле постоянно кипело зелье предчувствий, совпадений, собственных примеров, роковых случайностей, тайных дат, невстреч, трехсотлетних пустяков. Котел был скрыт от читателя. Но если бы он не кипел, разве могла бы Ахматова зачерпнуть оттуда?»

Н. Ильина: «Ахматова видела вещи под каким-то иным, непривычным углом: всякие обыденности в устах ее становились значительными».

В. Виленкин: «Еще сложнее, еще неуловимее для каких-то последующих формулировок на бумаге было в разговорах с Ахматовой все связанное с тайнами ремесла, с рождением стихов».

В творческом наследии Анны Андреевны нет ни развернутых статей, ни специальных выступлений, выражающих ее поэтическое кредо, но отдельные высказывания, полупризнания можно найти в автобиографической прозе, её листках из дневника, в строчках писем, в воспоминаниях современников. Для самой себя в первую очередь пыталась Анна Ахматова сформулировать тайну возникновения стихов. И длилось это вою жизнь, как всю жизнь писался, дополнялся, совершенствовался цикл «Тайны ремесла». Об этом свидетельствуют признания А. Ахматовой: «Стихи идут все время, я, как всегда, гоню их, пока не услышу настоящую строчку», «Стихи звучат непрерывно, наступая на пятки друг другу, торопясь и задыхаясь, иногда, наверное, плохие»; «X спросил меня, трудно ли писать стихи. Я ответила: их или кто-то диктует, и тогда совсем легко, а когда не диктует - просто невозможно».

А. Ахматова, анализируя свое состояние в момент творчества, разделяла родившиеся стихи на вполне осмысленно возникшие и на как бы надиктованные, необъяснимые. И сопровождение - эмоциональное, звуковое, обонятельное и прочее - могло быть у этих стихов самым различным: «Шиповник так благоухал, что даже превратился в слово». А еще это мог быть запах духов или голос скрипки, помогавший автору услышать стихи, или стук вагона, напротив, мешавшего слушать и записывать поэтические строчки.

Описывает А. Ахматова и еще более сложное, таинственное состояние, прямо указывающее на элемент ретрансляторства: «Определить, когда она («Поэма без героя» - Г.К.) начала звучать во мне, невозможно... Ее мне действительно кто-то продиктовал. Особенно меня убеждает в этом какая-то демонская легкость, с которой я писала поэму: редчайшие рифмы просто висели на кончике карандаша, сложнейшие повороты сами выступали из бумаги».

Ретрансляторство А. Ахматовой не было уникальным, только ей присущим даром. Этот феномен, достаточно известный в среде и литераторов, и музыкантов, фиксировался в специальной литературе уже очень давно. Но, пожалуй, только А. Ахматова создала цельную систему, стройную концепцию из тех творческих компонентов, которые и составляют тайну ремесла поэтов. Квинтэссенцией творческой концепции А. Ахматовой нам представляется стихотворение «Мне ни к чему одические рати», программное для всего цикла «Тайны ремесла» и прилегающих к нему стихотворений. Здесь предельно четко и откровенно сформулирована конечная стадия ахматовского стихотворчества: Но вот уже послышались слова И легких рифм сигнальные звоночки,

Тогда я начинаю понимать,

И просто продиктованные строчки Ложатся в белоснежную тетрадь. Своеобразная расшифровка этого состояния Ахматовой на достаточно обширном поэтическом материале, где сформулированы условия возникновения стихов, условия, находящиеся как бы «по ту сторону ремесла», в сфере тайны, непознанных закономерностей, там, где меняется система координат.

Так, например, важнейшее условие возникновения стихов у А. Ахматовой - ночная тишина. Это время особой духовной концентрации, своеобразный символ тайной жизни человека. Оно, это время, питало душу Анны Андреевны, дополняло и поэтически преломляло ее жизненный «дневной» опыт:

Налево беру и направо,
И даже без чувства вины
Немного у жизни лукавой
И все - у ночной тишины.

Именно в это время суток к Ахматовой приходят единственно нужные, незаменимые слова:

Другое (слово - Г.К.), в полночной родясь тишине,
Не знаю, откуда крадется ко мне.

Возможно, источником этих «крадущихся» слов была ночная дремота:

Оттого мне мои дремоты Вдруг такие распахнут ворота И ведут за утренней звездой. Примечательно, что не глубокий и целительный сон, как, например, у А. Пушкина и Ф. Тютчева, питал творческие силы А. Ахматовой, а горькие и вещие сны, наполненные тревогой и тяжелым предчувствием, становились порой основой ее стихов. Сон-дремота наполнялся «ночной диктовкой» (Вяч. Иванов) будущих стихотворений:

И тончайшая дремота
Уже ведет меня в твои сады,
Где каждого пугаясь поворота,
В беспамятстве ищу твои следы.

Такой сон, наполненный особыми сновидениями, по мысли многих поэтов, в том числе и современников А. Ахматовой, представлял собой как бы особую запредельную форму пространства («заумный сон» по О. Мандельштаму), некий общий банк, говоря современным языком, образов, тем, сюжетов, общее достояние всемирного братства поэтов:

Чужих певцов блуждающие сны.

О. Мандельштам В то же время А. Ахматова формулирует еще одно, не менее важное условие поэтического песнопения - Божий дар. Под ним Анна Андреевна подразумевала нечто, данное поэту для выполнения особой миссии. И сон, смеживший веки поэта, и немота, сковавшая ето уста («Бывало: я с утра молчу о том, что сон мне пел»), могут быть устранены только горячим прикосновением Бога, утоляющим «глухую жажду песнопения» и восстанавливающим связь между Богом и простым смертным. А. Ахматова «подключается» к пушкинской традиции изображения Пророка:

Так я, господь, простерта ниц: коснется ли огонь небесный моих сомкнувшихся ресниц и немоты моей чудесной.

Согласно этой позиции Анны Андреевны, дар слова сообщается поэту божественным прикосновением, и Глагол принадлежит не поэту, а Богу, и избранником Божьим поэт становится в силу небесного промысла. Отсюда, по мысли А. Ахматовой, проистекает особая - Божественная - миссия поэта, которой нельзя жертвовать даже во имя высоких целей. И если в стихотворении «Молитва» (1915) А. Ахматова была готова пожертвовать своим таинственным песенным даром во имя мира в ее намученной стране, то уже несколько лет спустя, в годы революции и гражданской войны, она осознает, что пожертвовать этим даром-значит отречься от Бога.

Более того, Анна Андреевна еще больше осознает свое миссионерство, свое поэтическое предопределение, которое - единственное - может оправдать все невероятные, приносимые ею жертвы. Эта позиция становится в годы испытаний основой особого историзма А. Ахматовой, пронизывающего все ее творчество и требующего отдельного рассмотрения.

Понимание миссии поэта-творца, как особой божественной миссии, было свойственно не только христианке по вере и мировоззрению А. Ахматовой, но и многим русским мыслителям, например, Н. Бердяеву:

«Творчество - это преодоление силы времени и восхождение к Божественному, оно сообщает людям духовную энергию и сохраняет внутреннюю свободу.»

Именно внутренняя свобода поэта была для А. Ахматовой еще одним важнейшим условием поэтического творчества. Оно предполагало выход поэта за границы обычного мира, установление связи поэта с высшими силами на высших же - сакральных - уровнях бытия. Этот мотив запредельных творческих пространств более или менее явно присутствует и в творчестве Ф. Тютчева («Проблеск»), А. Белого («Слово»), К. Бальмонта («Поэт»), А. Блока («Голос»), А. Ахматовой («Творчество», «Поэт»).

Очевидно, на этом сакральном уровне поэт приобщается к другому миру, миру тайны, божественной гармонии - подлинной цели всякого творца. Источник этой гармонии ищущие издревне пытаются обрести не среди земных реалий, а в запредельном и абсолютном мире.

Оттуда, с горних высот, нисходит диктовка у А. Ахматовой, а у О. Мандельштама - неизъяснимо прекрасное звучание, воплощающее музыку сфер, поэтому для него «фонетика - служанка серафима» (О. Мандельштам). Миссия поэта - уловить это звучание, усилить его и передать «имеющим уши», т.е. быть «вестником», по терминологии Даниила Андреева.

«Есть поэты, и Ахматова - среди них, которым эта музыка достается как бы помимо их воли: будто экстаз стихотворца - лишь транс медиума, через которого вещают высшие силы» (Ю.В. Линник).

Кстати, О.Э. Мандельштам считал, что поэт должен не ждать, а восходить к музыке сфер, прорываясь посредством творческого акта к иным измерениям и уровням бытия. У О. Мандельштама это соединение конечного и бесконечного, земного и небесного происходит по метафорической «лесенке приставкой», соотнесенной в данном случае со знаменитой библейской лестницей Иакова. А. Ахматова же использует систему метафор, формирует «многоуровневый» (С. Кетчан) подтекст:

Стихи эти были с подтекстом,
Таким, что как в бездну глядишь.
А бездна та манит и тянет,
И ввек не доищешься дна,
И ввек говорить не устанет
Пустая ее тишина.
(1959)

Явление метемпсихоза сказывается в творчестве А. Ахматовой двояко:

1) как осознанный прием, позволяющий передать связь между поколениями - всемирное и вневременное братство поэтов, перекличка поэтов в диапазоне целых эпох и тысячелетий;

2) неосознанный эффект, при котором «чужое слово проступает» (А. Ахматова). Оно таится в некой общей прапамяти (подобие банка данных - Г. К.), и выбор его обусловлен не волевым усилием поэта, а некой генетической связью.

Формулу, синтезирующую, эти две грани метемпсихоза, нашел О. Мандельштам:

Я получил блаженное наследство -
Чужих певцов блуждающие сны.
И не одно сокровище, быть может,
Минуя внуков, к правнукам уйдет,
И снова скальд чужую песню сложит
И как свою ее произнесет.

Концепция метемпсихоза, а также понимание времени А. Ахматовой очень близки к тому пониманию, которое формировалось у религиозных мыслителей ее поколения, например, С.А. Аскольдова. Это была мечта о возможности такого порядка, в котором «прошлое не увядает, а сохраняет свою жизненность наряду со все возрастающими новыми содержаниями» (В.Н. Топоров). С течением времени и расширением научных гипотез в области психологии творчества становится все более очевидной глубина и мудрость ахматовской формулы «Тайны ремесла». Для А. Ахматовой возникновение стихов было связано преимущественно со сферой таинственного, подсознательного, интуитивного. Об этом «включении» необъяснимых источников творчества в процессе стихосложения Анна Андреевна писала - с присущей ей откровенностью и глубиной, - как о величайшей загадке человеческой природы.

Новейшие исследования в области психологии творчества показывают наличие в творческой деятельности человека прямого, осознаваемого, и побочного, неосознаваемого продуктов. И, по мнению исследователей этой области, «главная трудность при интерпретации совокупности фаз творческого процесса заключается обычно именно в интуитивной, бессознательной работе» (А.Я. Пономарев) - в том, что определялось А. Ахматовой многозначительным словом «тайна».

Ключевые слова: Анна Ахматова,акмеизм,поэты серебряного века,критика на творчество Анны Ахматовой,критика на стихи Анны Ахматовой,анализ стихов Анны Ахматовой,скачать критику,скачать анализ,скачать бесплатно,русская литература 20 века

Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,
Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шепотов и звонов
Встает один, все победивший звук.
Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой лихо…
Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки,-
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.

Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.

3. Муза

Как и жить мне с этой обузой,
А еще называют Музой,
Говорят: «Ты с ней на лугу…»
Говорят: «Божественный лепет…»
Жестче, чем лихорадка, оттреплет,
И опять весь год ни гу-гу.

4. Поэт

Подумаешь, тоже работа,-
Беспечное это житье:
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за свое.

И чье-то веселое скерцо
В какие-то строки вложив,
Поклясться, что бедное сердце
Так стонет средь блещущих нив.

А после подслушать у леса,
У сосен, молчальниц на вид,
Пока дымовая завеса
Тумана повсюду стоит.

Налево беру и направо,
И даже, без чувства вины,
Немного у жизни лукавой,
И все - у ночной тишины.

5. Читатель

Не должен быть очень несчастным
И, главное, скрытным. О нет!-
Чтоб быть современнику ясным,
Весь настежь распахнут поэт.

И рампа торчит под ногами,
Все мертвенно, пусто, светло,
Лайм-лайта позорное пламя
Его заклеймило чело.

А каждый читатель как тайна,
Как в землю закопанный клад,
Пусть самый последний, случайный,
Всю жизнь промолчавший подряд.

Там все, что природа запрячет,
Когда ей угодно, от нас.
Там кто-то беспомощно плачет
В какой-то назначенный час.

И сколько там сумрака ночи,
И тени, и сколько прохлад,
Там те незнакомые очи
До света со мной говорят,

За что-то меня упрекают
И в чем-то согласны со мной…
Так исповедь льется немая,
Беседы блаженнейший зной.

Наш век на земле быстротечен
И тесен назначенный круг,
А он неизменен и вечен -
Поэта неведомый друг.

6. Последнее стихотворение

Одно, словно кем-то встревоженный гром,
С дыханием жизни врывается в дом,
Смеется, у горла трепещет,
И кружится, и рукоплещет.

Другое, в полночной родясь тишине,
Не знаю, откуда крадется ко мне,
Из зеркала смотрит пустого
И что-то бормочет сурово.

А есть и такие: средь белого дня,
Как будто почти что не видя меня,
Струятся по белой бумаге,
Как чистый источник в овраге.

А вот еще: тайное бродит вокруг -
Не звук и не цвет, не цвет и не звук,-
Гранится, меняется, вьется,
А в руки живым не дается.

Но это!.. по капельке выпило кровь,
Как в юности злая дечонка - любовь,
И, мне не сказавши ни слова,
Безмолвием сделалось снова.

И я не знавала жесточе беды.
Ушло, и его протянулись следы
К какому-то крайнему краю,
А я без него… умираю.

7. Эпиграмма

Могла ли Биче, словно Дант, творить,
Или Лаура жар любви восславить?
Я научила женщин говорить…
Но, боже, как их замолчать заставить!

8. Про стихи
Владимиру Нарбуту

Это - выжимки бессонниц,
Это - свеч кривых нагар,
Это - сотен белых звонниц
Первый утренний удар…

Это - теплый подоконник
Под черниговской луной,
Это - пчелы, это - донник,
Это - пыль, и мрак, и зной.

9. Осипу Мандельштаму

Я над ними склонюсь, как над чашей,
В них заветных заметок не счесть -
Окровавленной юности нашей
Это черная нежная весть.
Тем же воздухом, так же над бездной
Я дышала когда-то в ночи,
В той ночи и пустой и железной,
Где напрасно зови и кричи.
О, как пряно дыханье гвоздики,
Мне когда-то приснившейся там,-
Это кружатся Эвридики,
Бык Европу везет по волнам.
Это наши проносятся тени
Над Невой, над Невой, над Невой,
Это плещет Нева о ступени,
Это пропуск в бессмертие твой.
Это ключики от квартиры,
О которой теперь ни гугу…
Это голос таинственной лиры,
На загробном гостящей лугу.

Многое еще, наверно, хочет
Быть воспетым голосом моим:
То, что, бессловесное, грохочет,
Иль во тьме подземный камень точит,
Или пробивается сквозь дым.
У меня не выяснены счеты
С пламенем, и ветром, и водой…
Оттого-то мне мои дремоты
Вдруг такие распахнут ворота
И ведут за утренней звездой.

Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.
Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,
Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шепотов и звонов
Встает один, все победивший звук.
Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой лихо…
Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки,-
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.

Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.

3. Муза

Как и жить мне с этой обузой,
А еще называют Музой,
Говорят: «Ты с ней на лугу…»
Говорят: «Божественный лепет…»
Жестче, чем лихорадка, оттреплет,
И опять весь год ни гу-гу.

4. Поэт

Подумаешь, тоже работа,-
Беспечное это житье:
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за свое.

И чье-то веселое скерцо
В какие-то строки вложив,
Поклясться, что бедное сердце
Так стонет средь блещущих нив.

А после подслушать у леса,
У сосен, молчальниц на вид,
Пока дымовая завеса
Тумана повсюду стоит.

Налево беру и направо,
И даже, без чувства вины,
Немного у жизни лукавой,
И все - у ночной тишины.

5. Читатель

Не должен быть очень несчастным
И, главное, скрытным. О нет!-
Чтоб быть современнику ясным,
Весь настежь распахнут поэт.

И рампа торчит под ногами,
Все мертвенно, пусто, светло,
Лайм-лайта позорное пламя
Его заклеймило чело.

А каждый читатель как тайна,
Как в землю закопанный клад,
Пусть самый последний, случайный,
Всю жизнь промолчавший подряд.

Там все, что природа запрячет,
Когда ей угодно, от нас.
Там кто-то беспомощно плачет
В какой-то назначенный час.

И сколько там сумрака ночи,
И тени, и сколько прохлад,
Там те незнакомые очи
До света со мной говорят,

За что-то меня упрекают
И в чем-то согласны со мной…
Так исповедь льется немая,
Беседы блаженнейший зной.

Наш век на земле быстротечен
И тесен назначенный круг,
А он неизменен и вечен -
Поэта неведомый друг.

6. Последнее стихотворение

Одно, словно кем-то встревоженный гром,
С дыханием жизни врывается в дом,
Смеется, у горла трепещет,
И кружится, и рукоплещет.

Другое, в полночной родясь тишине,
Не знаю, откуда крадется ко мне,
Из зеркала смотрит пустого
И что-то бормочет сурово.

А есть и такие: средь белого дня,
Как будто почти что не видя меня,
Струятся по белой бумаге,
Как чистый источник в овраге.

А вот еще: тайное бродит вокруг -
Не звук и не цвет, не цвет и не звук,-
Гранится, меняется, вьется,
А в руки живым не дается.

Но это!.. по капельке выпило кровь,
Как в юности злая дечонка - любовь,
И, мне не сказавши ни слова,
Безмолвием сделалось снова.

И я не знавала жесточе беды.
Ушло, и его протянулись следы
К какому-то крайнему краю,
А я без него… умираю.

7. Эпиграмма

Могла ли Биче, словно Дант, творить,
Или Лаура жар любви восславить?
Я научила женщин говорить…
Но, боже, как их замолчать заставить!

8. Про стихи
Владимиру Нарбуту

Это - выжимки бессонниц,
Это - свеч кривых нагар,
Это - сотен белых звонниц
Первый утренний удар…

Это - теплый подоконник
Под черниговской луной,
Это - пчелы, это - донник,
Это - пыль, и мрак, и зной.

9. Осипу Мандельштаму

Я над ними склонюсь, как над чашей,
В них заветных заметок не счесть -
Окровавленной юности нашей
Это черная нежная весть.
Тем же воздухом, так же над бездной
Я дышала когда-то в ночи,
В той ночи и пустой и железной,
Где напрасно зови и кричи.
О, как пряно дыханье гвоздики,
Мне когда-то приснившейся там,-
Это кружатся Эвридики,
Бык Европу везет по волнам.
Это наши проносятся тени
Над Невой, над Невой, над Невой,
Это плещет Нева о ступени,
Это пропуск в бессмертие твой.
Это ключики от квартиры,
О которой теперь ни гугу…
Это голос таинственной лиры,
На загробном гостящей лугу.

Многое еще, наверно, хочет
Быть воспетым голосом моим:
То, что, бессловесное, грохочет,
Иль во тьме подземный камень точит,
Или пробивается сквозь дым.
У меня не выяснены счеты
С пламенем, и ветром, и водой…
Оттого-то мне мои дремоты
Вдруг такие распахнут ворота
И ведут за утренней звездой.